Надежда Требушевская: Мы все думали, что Иван Шестак вечный, всегда был и всегда будет. Но нет… Самое тяжелое, что с ним теперь невозможно поговорить…

«Я не знаю, когда допою о дороге песню свою…» – это строки из стихотворения Ивана Шестака. А 14 марта 2024 года его песня оборвалась: он ушёл из жизни. При этом Иван Михайлович буквально до последней минуты делал всё, чтобы сохранить память о годах строительства Байкало-Амурской магистрали, о её людях, об их подвиге. Подвиге в прямом смысле слова: строители БАМа преодолели такие препятствия, которые во всём мире в то время считались непреодолимыми.

Его часто на разных мероприятиях представляли так: драматург, писатель, журналист, поэт. Мне он потом говорил: «Не люблю этого, к чему этот пафос…». В его книжке «Здесь мой причал и здесь мои друзья…», изданной к 30-летию с начала строительства БАМа, я нашла эти строки: «Не считал и не считаю себя поэтом и драматургом, как часто меня представляют на различных творческих вечерах и встречах. Не скрою, баловался и продолжаю баловаться как стихами, так и драматургией. Иногда возникает такая потребность, и я её реализую на бумаге». А главной его страстью после окончания строительства БАМа стало именно сохранение памяти. Он прекрасно понимал, как эта память недолговечна. Особенно после того, как в 90-е годы 20 века, после развала СССР, дорогу обхаяли, оболгали, а газета «Комсомольская правда», которой мы особенно доверяли и которую нежно любили, назвала БАМ дорогой в никуда. Большей нелепицы невозможно вообразить. Иван Михайлович очень остро воспринимал весь негатив, который обрушился тогда на дорогу, но еще больнее для него было забвение, он справедливо считал, что о стройке, её людях знают крайне мало, даже в городе, который называют столицей магистрали. И тут уже в «топку» шло всё: стихи, публикации в местных газетах, участие в разных мероприятиях разного калибра, дружба с Тындинским муниципальным театром и музеем истории БАМа, выступления перед школьниками и студентами, книги, которые он успел написать, и так далее. И вот тут ему присвоили другое «звание» — летописец бамовской эпохи. Сдаётся мне, против него он не возражал…

Шестак и пьесы о БАМе, Шестак и литературная студия «Звено», совещания молодых литераторов, Шестак и Пушкинский праздник, Шестак и газета «БАМ» – та, первая газета строителей, в которой он был редактором, да еще бог знает сколько событий, фактов, связанных с его именем, – всех не перечесть, тем более что я сейчас хочу сказать о другом.

Он ушел из жизни в 84 года, немалый возраст. В общественном сознании это уже дедушка, которому давно пора на отдых. Только эти слова к Ивану Шестаку не имеют никакого отношения! Он никогда не выглядел старым человеком. Никогда не говорил о болячках. Никогда я не слышала от него слов, мол, я уже пожил… Напротив! «Не забудь прийти 30 марта на презентацию моей книги «БАМ: взрывное время», – он мне напоминал об этом несколько раз и страшно переживал, как пройдет презентация, соберутся ли люди, какие слова найти, чтобы зрителям было интересно. Он был полон планов, которыми делился, он жил полной жизнью! Самое главное: не доживал (как я слышу от многих людей, которым перевалило за 70), а жил! За что я ему безмерно благодарна. Я в разговоре с ним чувствовала себя современной, живущей сегодняшней жизнью, а не воспоминаниями 50-летней давности. Он и внешне выглядел как мужчина, а не дедушка. Да, понятно было, что в возрасте, но представить его на лавочке возле подъезда или целыми днями лежащим на диване в пижаме, невозможно. «Да скажи, наконец, что сделать, чтобы отправить эту непонятную электронную почту!» – это обычное начало нашего телефонного разговора.

Помните, у Булгакова Воланд говорил, что плохо то, что человек внезапно смертен. Это в полной мере относится к Ивану Шестаку. Почему-то мы все думали, что он вечный, всегда был и всегда будет. Но нет… Самое тяжелое, что с ним теперь невозможно поговорить…

Надежда Требушевская, член Союза журналистов России