Отдельные эпизоды из рассказа Гаева Ивана Дмитриевича, о его дороге жизни длиною в 90 лет

– Я родился 27 сентября 1927 года в Западной Сибири в деревне Решетниково Исетского района Тюменской области в крестьянской семье. В 30-е годы 20 века, в период коллективизации сельского хозяйства, началось повсеместное разорение середняков и единоличных крестьянских хозяйств в пользу колхозов. Внезапно всё, что отцы, деды, прадеды и их семьи заработали совместным тяжелым трудом, становилось колхозным. Насильственно отбирали всё имущество – землю, технику (плуги, бороны, сеялки, веялки и др.), домашний скот и птицу. Принудительно выселяли из более-менее хороших домов. Потеряв все нажитое, не видя лучшего будущего, многие покидали деревни.

Вот так моя мать Лушникова Капитолина Ермиловна, потеряв мужа Дмитрия и свёкра Ефрема Гаевых (умерли), вынуждена была бежать из деревни в поисках средств к существованию в Приморский край. В 1931-1932 мама работала на шахте в р.п. Партизанск (ныне г. Артём). Меня оставила с мачехой Анной. В памяти моей четко отпечатался эпизод из того периода: мне, четырёхлетнему мальчику, мачеха надевает на плечики котомочку и отправляет просить подаяние.

В 1932 году, когда мать ехала из Приморского края в Сибирь за мной, в поезде находился вербовщик – представитель открывшегося в 1931 году Нюкжинского прииска, на котором надо было развивать золотодобычу, строить объекты, необходимые для производства и жизни людей. Мне ещё не было пяти лет, не помню, как добирались из деревни Решетниково до г. Тюмени, как по железной дороге доехали до станции Большой Невер (ст. Ларинск). Хорошо запомнилось, как из вагона в Большом Невере перешли со своими пожитками, а их было немного, в бревенчатую избу недалеко от вокзала. Три ночи спали на полу. Мама хлопотала, как и с кем добраться до селения Джелтулак. Это было туземное селение эвенков. От Джелтулака до Нюкжи добирались трое суток на лошадях через зимовья (Беленький, Геткан, Бурпала, Оборонный, Горелый), где можно было попить кипятку (или хозяева за плату могли приготовить что-нибудь поесть), можно было и переночевать. Последним было селение Выручка и затем – районный центр Нюкжинского района пос. Средняя Нюкжа.

На месте, куда мы прибыли, стояли два длинных бревенчатых барака, в которых жили по 12-17 семей. Бараки были соединены через канаву настилом из дощечек. Если мимо наступишь – провалишься в болото. В одном из этих бараков выделили место и нам. Семьи друг от друга были отгорожены занавесками. Маленькие оконца из тряпочек со вшитыми в них стеклышками. Посреди барака стояла печка из железной бочки. Освещение – тряпочный фитилёк в блюдце с рыбьим жиром. Продовольствие и всё необходимое для жизни на прииск доставляли на лошадях, оленях, ходили караваны верблюдов. Дороги между селениями по марям и болотам были устланы накатом из бревен. Вот так летом 1932 года я стал жителем Дальнего Востока и живу уже более 85 лет в Тындинском районе. Полюбил суровую северную природу, тайгу с её щедрыми дарами. Очень любил охоту, рыбалку.

После окончания восьми классов в августе 1943 года пошел работать в старательскую артель по добыче золота. Шла Великая Отечественная война. Суровые, холодные, голодные годы. Все взрослые мужчины были призваны на защиту Отечества. Вся страна работала под девизом «Всё для фронта, всё для победы». В бригаде почти одни женщины. Мне 15 лет. Бригадир сразу отправил меня в яму – забойщиком. Ямы глубиной от 8 до 14,5 метра. Техники абсолютно никакой. Тяжелейший каторжный труд. От зари до темна, без выходных, в любую погоду (дождь, жара, трескучий мороз). Зимой в обледеневшей одежде, т.к постоянно в сырости. Орудия труда: лопата, кайло, лом, тачка, канат, навальник, бутара, проходнушка, черпак. Из ямы навальником на канате через волок поднимали золотоносную породу и на тачке по выкатам катили до бутары, чтобы промыть породу. Воду женщины носили на палках на плечах в баксах (это половина железной бочки). Чтобы оттаять породу в вечной мерзлоте, калили на костре бут (камни-булыжники). Калили бут докрасна и в конце смены, когда вся порода из ямы вынута и переработана, опускали в навальниках в яму, где забойщики раскладывали этот раскалённый камень для оттаивания породы для следующего дня. Этот процесс продолжался до тех пор, пока не вымывали всё золото из ямы. Одновременно били шурфы для других ям. Хорошо, если удачно попадали на золотую жилу. Часто старатели выбивали пустой шурф – глухарь. Это несчастье – остаться на длительный срок без продовольствия и других средств к существованию. Но у нашего бригадира было какое-то чутьё на золото. Он ставил колышек и говорил: «Будем здесь бить яму». И удачно попадали на золото, а иногда и на большое золото ( больше 1 кг за смену). Наш бригадир был передовик производства – стахановец. Его портрет висел на районной доске Почёта, о нём писали в газетах «Северный рабочий», «Забайкальский рабочий». Попасть к нему в бригаду стахановцев рабочие считали за счастье. Немногословный, спокойный, уравновешенный, добрейшей души человек. Этот бригадир – ваш прапрадедушка, папа вашей прабабушки – Романов Павел Петрович. Продовольственное снабжение было очень скудным. Сухие овощи (картошка, лук, морковь...). Сухое молоко, яичный порошок. Раз в месяц выдавали карточки на продукты. Всё строго по норме. Промтовары только по талонам. Старателям золото оплачивали бонами – бумажные деньги, которые можно было отоварить в специальном магазине «Золотоскупка», где ассортимент был получше.

Работал бурщиком в буровой разведке. Транспортным рабочим на лошадях – перевозил грузы. Работал в поисковой партии в геологоразведке.

Как члена бюро райкома комсомола в январе 1949 меня направили на работу заведующим «Красной палаткой». Штат «Красной палатки» – я да проводник, эвенк Урканов Николай. И два оленя. Задача – ликбез (ликвидация безграмотности), культурно-просветительная работа среди эвенкийского населения. Первое, что я решил, – это познакомиться со стойбищами, таборами, местами их обитания. Целый месяц мы ездили по тайге. В основном там были уже колхозные хозяйства, но много еще было единоличников, имеющих в собственности большие стада оленей. Общения с эвенками не получалось. Взрослые мужчины все были на охоте. В палатках оставались женщины с детьми, которые никак не шли на контакт. Они даже не выходили из своих палаток. Понял, что надо действовать иначе. Наладил связь с правлениями колхозов. Мне на следующую поездку выделили еще оленей, палатку. Я взял с собой патефон с пластинками, медработника, парикмахера, инспектора районо, газеты, журналы, кое-что из продовольствия. Патефон сыграл свою роль. Услышав музыку, песни, первыми выходили из палаток дети, а потом и женщины. Мы установили свою палатку, и дела пошли. Начался медосмотр, началась стрижка волос. А после поездки в Москву, в министерство культуры мне выделили две современные большие тёплые палатки, кинопередвижку. Добавили в штат инспектора. В стойбищах меня уже принимали как своего.

Через год меня назначили директором районного дома культуры. Это было партийное поручение – поднять работу дома культуры на должный уровень. Получилось. В художественной самодеятельности активно участвовали и интеллигенция поселка (медработники, учителя), и партийные и комсомольские работники, потянулась молодежь. Создали кружки – хоровой, танцевальный, театральный, кружок игры на музыкальных инструментах. После появился и духовой оркестр. Принимали участие в областных смотрах художественной самодеятельности. Отопление в доме культуры было печное. Дрова заготавливали на комсомольских субботниках. Молодежь поселка была отзывчива на различные общественные мероприятия. Надо было построить аэродром в п. Нюкже – каждые выходные молодежь выезжала на комсомольские субботники. На тачках и лопатами отсыпали грунт, песок, гравий на мари и утрамбовывали деревянными толкушками (высокая деревянная чурка с ручками). Взлетную полосу построили. Заработал аэропорт, стали летать самолёты – «кукурузники».

Работал заведующим отделом культуры. Был избран секретарем Нюкжинского райисполкома.

В 1953 году Нюкжинский район в связи с закрытием прииска влился в Джелтулакский район. Мне партией было поручено организовать и контролировать эвакуацию населения из Средней Нюкжи до перевалочной базы – до пос. Тындинский. Апрель. Распутица. Людей вывозили в кузовах грузовиков. Из вещей брали только одежду. Остальное все было брошено и оставлено в домах. Из Тынды нюкжинцы возвращались в свои родные места. Некоторые расселились в Джелтулакском районе: в Тынде, в прииске Соловьёвске, в Уркане, руднике им. Кирова, в подсобном хозяйстве «Кочковатый» и других населённых пунктах. Мне было направление в г. Благовещенск, в Амурский облисполком. Но сразу квартиры не давали. Надо было с месяц пожить в гостинице. У меня двое маленьких детей. Дочке – 2 года и сыну – 6 месяцев. Сын в дороге простудился, заболел двусторонним воспалением легких. Его с мамой (с вашей прабабушкой) положили в больницу.

В Тынде мне сразу предложили работу и жилье. Вот так я оказался в Тынде, продолжая работать на советских должностях. Учился без отрыва от производства. Девятый и десятый классы заканчивал в вечерней школе рабочей молодежи. Закончил Хабаровское культпросветучилище. Получил высшее образование в высшей партийной школе при ЦК КПСС. С 1961 года  – на партийной работе в Джелтулакском РК КПСС инструктором, заведующим организационным отделом, заведующим отделом пропаганды и агитации. С 1971 года постановлением Амурского областного комитета народного контроля утвержден председателем Джелтулакского комитета народного контроля. После постановлением комитета народного контроля СССР утвержден председателем Тындинского городского комитета народного контроля. Этот 17-летний (1971-1988 г.) отрезок моей дороги жизни совпал и тесно был связан со строительством Байкало-Амурской железнодорожной магистрали (БАМ). Со всей страны на стройку добровольно, с энтузиазмом ехали специалисты, молодёжь. А в середине 30-х годов нас, детей, пугали, говорили: «Не бегайте в лес далеко – поймают бамлаговцы». Это были заключённые, бежавшие от нечеловеческих условий из колоний БАМлага на волю и бродившие по тайге вокруг приисков. Бывало, мы, играя в прятки и другие игры, вдруг слышали, что кто-то зовет. Выходит из-за дерева или из-под моста человек, обросший, грязный, в лохмотьях. Говорит: «Не бойся, мальчик, подойди». Просили принести покурить, что-нибудь из еды. Приносили. Эти люди большого вреда населению не делали. Иногда снимали с верёвок мужское белье, другую мужскую одежду. Уносили продукты. Холодильников не было, продукты хранили в вырытых до мерзлоты ямках. На ночь хозяйки выносили еду на улицу (прохладнее). Утром обнаруживали пустые кастрюли, миски. Всё съедали – посуду оставляли.