Меню
16+

Интернет-портал Gazeta-bam.ru

08.01.2017 11:18 Воскресенье
Категория:
Если Вы заметили ошибку в тексте, выделите необходимый фрагмент и нажмите Ctrl Enter. Заранее благодарны!
Выпуск 52 от 28.12.2016 г.

Наше путешествие на речку Могот началось 3 сентября 1991 года

Автор: Сергей Шаманов

В тот день автору этого рассказа исполнилось 17 лет.

Коварная речка Могот

Могот — завал на реке (эвенк.)

I.

Наше путешествие на речку Могот началось 3 сентября 1991 года. В тот день мне исполнилось 17 лет, и по возрасту я на какое-то время сравнялся с моим другом Максом.

Это был солнечный осенний день, тихий, безветренный, с лёгким предрассветным морозцем, с воздухом чистым и прохладным.

Рано утром мы бросили в разогретый урчащий уазик четыре рюкзака и надувную двухместную лодку и отправились в путь. Нам предстояло проехать около семидесяти километров на север от Тынды, почти до границы с Якутией. Отец Макса молча вёл машину, думая о чём-то своём. Мы с другом тоже молчали и смотрели по сторонам на сопки в жёлтых пятнах березняков. Смотрели с теми торжественно серьёзными лицами, какие бывают только у путешественников, отправляющихся после долгих сборов в неизведанные края.

Вдруг впереди у поста ГАИ показалось скопление машин и людей. Подъехав ближе, мы увидели жуткую картину – синяя жигулёшка сложилась почти вдвое от удара об один из бетонных блоков, перегораживающих дорогу. Эти блоки стояли тогда на посту ГАИ для того, чтобы сузить двухполосную дорогу до однополосной. Так представителям власти было удобнее проверять документы. Как оказалось, жигули неслись на бешеной скорости утром, в тумане. Водитель и его пассажирка были пьяны и слишком поздно заметили препятствие.

«Девка-то ещё полчаса живая была, а парень сразу насмерть расшибся, – доверительно сообщил нам один из зевак, снующих на месте аварии, – только что увезли их, молодые совсем были…»

Возле изуродованных жигулей валялась пустая бутылка шампанского, рассыпанный косметический набор, пачка сигарет и чёрная женская туфелька. Под измятым днищем виднелась большая лужа бордовой крови, похожей на разлитое брусничное варенье.

– Жалко ребят, – хмуро вымолвил отец Макса, глядя на аварию, и мы поехали дальше.

«Хреновая примета, однако», – сказал он чуть позже, когда мы уже порядком отъехали от поста ГАИ. Мы не придали значения его словам. Взволнованные предстоящими приключениями, со свойственной молодости беспечностью, мы вскоре забыли об этой аварии. Мы и не догадывались, что примета и вправду окажется «хреновой»...

Возле моста через речку Лапри мы выгрузили наши пожитки и простились с отцом Макса. Спустившись к реке, накачали лодку и сложили в неё рюкзаки. Речка Лапри мелкая в это время года, плыть по ней невозможно, глубина всего-то чуть ниже колена, поэтому до впадения её в Могот мы просто брели по воде, ведя лодку за собой на буксире.

Как только автотрасса скрылась за первым же изгибом реки и цивилизация осталась позади, я с нетерпением достал из рюкзака старую ижевскую одностволку 28 калибра, собрал её и повесил на плечо. Ружьё я стащил у отца, который пребывал в это время в командировке, в счастливом неведении.

Мы прошли не более двух километров, когда увидели на берегу реки сокжоя – дикого северного оленя. Олень, правда, заметил нас раньше и поспешил скрыться в чепуре. Я оставил Макса с лодкой, а сам, скинув с плеча одностволку и зарядив её пулевым патроном, побежал вслед удаляющемуся зверю. Я представлял себя в это время эвенком Улукитканом, которому не стоит труда добыть беглеца, и уже предвкушал, как мы едим сырую парную печень рогача. Однако Улукиткан на этот раз из меня не вышел. Сокжоя я так и не догнал. Звериная тропа, по которой я преследовал добычу, вывела меня из зарослей тальника на небольшую марь. В центре мари зияла чернотой поляна, изрытая копытами. Создавалось ощущение, будто здесь только что кружил на месте бульдозер. «Солонец», – догадался я.

Я походил немного по поляне, с любопытством изучая следы, подобрал старый обветренный рог сохатого, белевший в зарослях багульника и берёзы Миддендорфа, и пошёл обратно к берегу. По пути мне посчастливилось набрести на табунок рябчиков. Так что к Максу я вышел не с пустыми руками. У меня были неплохие для первой охоты трофеи – сохатиный рог и два подстреленных рябчика. Рябчиков мы сварили и съели на первой же дневной стоянке.

Ближе к вечеру, не спеша, мы вышли к впадению Лапри в речку Могот. Теперь мы могли уже не только тащить за собой лодку, но и изредка плыть на ней – река стала полноводнее. Если моей стихией была тайга, ружьё и охота, то стихией Макса была река, спиннинг и рыбалка. Поэтому на реке я сидел на вёслах, а Макс, примостившись ко мне спиной, увлечённо троллил на блесну. И, надо сказать, небезуспешно. За пару-тройку часов ему удалось поймать двух увесистых ленков.

День катился к закату, и пора было подумать о ночёвке.

Мы нашли подходящую косу с обилием выброшенного рекой топляка, годного на дрова, и причалили к ней. Чуть ниже по течению была глубокая заводь. И пока Макс разводил костёр и готовил уху из добытых ленков, я поставил в этой заводи сети. Сетей у нас было целый рюкзак. Макс, как страстный рыболов-спортсмен, не одобрял ловлю сетями, считая их браконьерской снастью. Однако я относился к рыбалке более утилитарно, без излишнего романтизма.

После сытного горячего ужина Макс поздравил меня с днём рождения и подарил нож, сделанный из тепловозного клапана, который он специально приберёг для этого случая. Я в ответ вынул из кармана монету и протянул её другу. Так требует обычай. Опьянев от свободы и холодного осеннего воздуха, наполненного ночным туманом, мы забрались в палатку, надев перед этим на себя все имеющиеся у нас тёплые вещи: свитера, жилетки, телогрейки.

Так прошёл первый день нашего путешествия и день моего рождения.

II.

Ночью возле нашей палатки бродил медведь. Мы были очень удивлены, обнаружив утром на песке следы «босого дядьки».

– Нифига себе, – озадаченно разглядывал свежие отпечатки медвежьих лап Макс, – у нас под носом медведи ходят, а мы дрыхнем.

Мы бросились лихорадочно бегать по становищу, проверяя, не пропало ли чего среди беспорядочно раскиданных нами вещей. Но ночной гость оказался деликатным зверем. Он лишь полюбопытствовал, кто нарушил покой в его владениях, и удалился, ничего не тронув.

– Теперь вещи будем компактнее складывать, а не раскидывать по всему берегу, – бурчал Макс, собирая наши пожитки, – и звери растащить могут, и дождь промочить, да и самоорганизация ещё никому не вредила.

Мы развели костёр и попили чаю. Я сплавал на заводь и снял сети, которые в эту ночь оказались пустыми. Перетаскав в лодку упакованные рюкзаки, мы со словами «спасибо этому дому, идём к другому» покинули косу и пожелали удачи чересчур любопытному обитателю этих мест – медведю.

В полдень мы проплыли мимо посёлка Могот. Больше на всём протяжении реки населённых пунктов не ожидалось. Макс рыбачил. Я управлял лодкой. На плёсах налегал на вёсла, на перекатах лавировал между валунов.

В этот день мы почти не сходили на берег. Небо было безоблачным, бездонно синим. Прохладный воздух реки смешивался с тёплыми волнами ветра, налетающими с сопок. Было не холодно и не жарко. Комфорт такой, какой бывает на Становом хребте только в начале сентября. Несмотря на все старания друга улов у него был сегодня невелик. На спиннинг ничего не попалось. Лишь на удочку удалось взять парочку мелких хариусков.

Мне нравилось плыть вот так размеренно, вниз по течению среди бескрайней желтеющей осенней тайги, но я всё же ощущал некоторую скуку от отсутствия приключений, которые мне могла дать только охота. Поэтому, когда вечером мы вновь пристали на ночную стоянку, предложил Максу разделиться завтра. Макс поплывёт по реке и будет не спеша ловить рыбу, а я пойду берегом и поохочусь. Так и порешили.

На тайгу вытекла из космоса ночь. Мы сидели у костра, пили чай, одну кружку за одной, слушали треск дров и шум переката и вели неспешную светскую беседу.

Незаметно на небо выкатилась огромная луна, и с противоположного берега послышалось громкое утробное «у-у-у-у-у». Мы одновременно повернули головы и увидели картину, которая до сих пор стоит у меня перед глазами: ночь, огромный жёлтый диск луны, старая высохшая на корню лиственница с перекрученными лапами и огромная сова, гулко ухающая на самом толстом суку. Сова полностью вписывалась в светящийся диск луны вместе с веткой, на которой сидела. Именно такие картины я видел в книжках про ведьм и колдунов. И вот передо мной похожее полотно, но уже «в оригинале», написанное самой природой.

Я не смог усидеть на месте, встал и заворожённо смотрел на противоположный берег.

– Красота какая! – вырвалось у меня.

– Чего красивого-то? Ухает и ухает, жути только нагоняет. Не люблю сов, – проворчал Макс, помешивая палкой угли в костре.

– Это не сова, это бородатая неясыть. Слышишь, звук у неё громкий, глухой и однообразный.

– Всё равно. Что сова, что неясыть, один хрен, дурная птица.

Мы налили ещё по кружке чая, но разговор не клеился. Неясыть продолжала свой концерт. Звук её голоса стал громче. Макса это нервировало:

– Да что тебе тут надо-то? Во всей тайге больше места нет? – крикнул он, обращаясь к птице, – неужели именно возле нашего табора надо сидеть?

Я только улыбался, глядя на друга.

Через полчаса Макс не выдержал:

– Серый, дай ружьё, я её застрелю! Сил уже нет слушать эти вопли.

Я пошел к палатке за ружьём.

– Только там птицу не бросай, сюда привези, я ни разу вблизи неясыть не видел, – сказал я Максу, протягивая одностволку.

Макс подтолкнул к воде лодку и поплыл на другой берег. Вскоре плеск вёсел стих, Макс скрылся в чёрной лесной чаще. Я стоял и смотрел на ночную певицу. Наглость её не знала границ. Она никак не отреагировала ни на лодку, ни на человека с ружьём.

Всё прервал хлёсткий выстрел. С желтого диска луны в одно мгновенье стёрлись и неясыть, и толстая корявая ветка, на которой она сидела. Вскоре из темноты снова послышался плеск вёсел. В лунной дорожке я увидел Макса с дичью в руках.

Желудок неясыти оказался наполнен грызунами. Их было три или четыре. Мышки ещё не успели перевариться.

– Так вот чего она концерт устроила, – констатировал друг, препарируя птицу, – после обильного ужина потянуло на эстетику, петь, видишь ли, захотелось.

Вдоволь налюбовавшись на птицу, я предложил Максу съесть её. Жалко было просто так загубить дичь.

– Ты думаешь, сов едят? – недоверчиво спросил Макс.

– В тайге едят всё, – ответил я и стал ощипывать добычу.

Через час мы уже ели наваристый суп из ночной хищницы. Особенно нахваливал блюдо Макс:

– До чего же вкусная и жирная эта неясыть, не чета рябчикам.

– Угу, – подтвердил я.

– Рябчики, что – кожа да кости, – продолжал друг, – ни навара, ни вкуса. Баловство одно. А тут настоящая еда, и мясо, и бульон, и аромат ни с чем не сравнимый.

III.

Утром мы проснулись от мелкой дроби дождя по брезенту палатки. Небо было хмурым, с серыми всклокоченными, словно мокрая матрасная вата, облаками.

Мы наспех позавтракали остатками совиной похлёбки и поплыли дальше. Вскоре моё внимание привлекла терраса, покрытая брусничником, поросшая редкими чахлыми лиственницами. Я решил высадиться на ней и поохотиться, как и планировал вчера вечером. Взяв с собой ружьё и семь дробовых патронов и накинув тяжёлый прорезиненный балахон «химзащиты», который надевал в непогоду, я распрощался с другом. Встретиться условились на косе, километров в пяти ниже по течению. Макс должен был выбрать место для стоянки и ждать меня.

Вот такой странный у нас был ориентир – «какая-то коса» в пяти километрах ниже по течению. При том, что ни карт, ни компасов, ни тем более навигаторов, о которых мы тогда даже ещё и не слышали, у нас не было. Не было у нас и раций для связи. Как определить, та ли эта коса, о которой мы договорились, или не та, мы не подумали. А зря. Многих неприятностей можно было бы избежать.

Случилось так, что вскоре после того как наши дороги разошлись, Могот разделился на два одинаковых рукава. Мой друг поплыл по левому рукаву, я же шёл по берегу правого. То, что Могот разделился, я сначала даже не заметил. Вскоре правый рукав начал дробиться на бесчисленные протоки, в которых я основательно петлял и плутал.

Как и условились, километрах в пяти ниже по течению Макс выбрал широкую косу, видную издалека, и затаборился, разведя костёр. Он ждал, что я скоро выйду к нему. Но хитросплетение заболоченных проток правого берега уводило меня всё дальше и дальше от Макса. Сначала, описав приличный круг, я оказался намного правее его стоянки, а затем и намного ниже по течению реки.

Вот так коварно развела наши дороги река. Я всё высматривал, но не находил хоть что-то напоминающее галечную косу. Вокруг меня был непроглядный тальниковый чапыжник и узкие, перегороженные принесённым плавником протоки с изорванными, размытыми рекой берегами.

Чем дальше я шёл, тем обширнее становились дебри завалов. Иногда кучи древесного хлама разрастались до невероятных размеров. Я вдруг обнаруживал себя среди огромных полей, усыпанных толщей древесного хлама. Я с трудом перелезал через большие скользкие, переплетённые между собой стволы деревьев. Выбеленные водой и солнцем, они напоминали кости доисторических животных. Я словно бы продирался сквозь древнее кладбище динозавров. Ноги путались в полах неудобного для такой ходьбы плаща ОЗК. Я то и дело спотыкался и падал на брёвна или, того хуже, соскальзывал в какую-нибудь расщелину между ними. Ружьё, перекинутое через плечо, било то по спине, то по голове.

Лишь к вечеру мокрый, голодный и обессиленный выполз я на относительно ровный берег реки. Протоки и рукава Могота вновь сошлись в одно целое. Передо мной снова была полноводная река с заводями, плёсами и перекатами. Я прокричал несколько раз, а потом выстрелил из ружья, в надежде, что друг где-то рядом. Но тайга молчала. Я тогда не знал, что Макс, упорно ожидающий меня на всё той же косе, на которой остановился днём, находился километрах в десяти позади меня.

Я лёг на мелкие окатанные камни. До меня вдруг дошло, что я в этой тайге сейчас совершенно один. Меня ожидает ночёвка без еды и горячего чая.

Я не знаю, сколько пролежал так без движения. Мне кажется, я даже задремал ненадолго. Дождь немного утих, хотя я, насквозь промокнув несмотря на прорезиненный плащ, давно уже перестал обращать на него внимания.

Вдруг над рекой послышался свист крыльев, я повернул голову в сторону звука и увидел четырёх снижающихся на посадку чирков. Я замер, пытаясь не выдать себя движением. Утки пролетели мимо и шлёпнулись на воду метрах в двухстах ниже по течению. Я отметил место их посадки, медленно отполз с открытого места и, прячась за стеной тальника, начал подкрадываться к ним.

Чирки беспечно кормились на мелководной речной заводи. Я уже подполз на расстояние, достаточное для уверенного выстрела, но стрелять не спешил – впереди меня ждала неизвестность, а в карманах оставалось только шесть патронов, поэтому я ждал, пока все четыре утки сплывутся в кучу, чтобы поразить их одним выстрелом. Не две и не три. А непременно все четыре. Вот каким жадным делает человека голод.

Я прождал очень долго, но глупые чирки не хотели становиться удобной мишенью, плавали по отдельности то там, то сям, разбредясь по заливчику как стадо овец. Терпение моё стало иссякать, а в животе урчало всё сильнее, поэтому, когда в очередной раз вместе сплылись два чирка из четырёх, я выстрелил.

Утки, оказавшиеся вне дробовой осыпи, стремительно поднялись на крыло и улетели. Один из чирков, по которым я стрелял, остался лежать неподвижно, перевернувшись кверху лапками. Другой закружился на месте. Я, экономя патроны, не стал добивать подранка, как того требует охотничья этика. Решил, что пока буду доставать, он сам дойдёт. Однако мой подранок сумел оклематься и, перестав бесцельно кружиться, направился в противоположную от меня сторону к спасительным для него кустам. Я кинулся за ним вдогонку по воде. В какой-то момент я почувствовал, что вода залилась мне в болотные сапоги, но не стал обращать внимания и последовал за удирающей уткой. Беглеца я догнал почти у самых кустов. И хоть глубина там оказалась мне уже по грудь, добыча от меня не ушла. Свернув шею подранку, я направился на мелководье и подобрал другого чирка.

– Удачная охота и королевская дичь! – обрадованно сказал я вслух, держа в руке тёплые тушки уток.

Под энцефалиткой, в кармане байковой рубахи я нащупал три толстые охотничьи спички и чиркаш в непромокаемом пакете, которые носил обычно с собой на случай форс-мажора.

Вскоре на берегу в сгущающихся сумерках заполыхал большой и жаркий костёр. Мне было так радостно на душе от удачной охоты, что даже природа решила порадоваться вместе со мной. Откуда-то налетел ветер и разогнал облака, а ночь усыпала небо миллионами сверкающих звёзд над моей головой.

Я полуголый, вальяжно развалившийся на боку у костра, неспешно поджаривал кусочки утиного мяса на ивовых прутьях. Вокруг была развешана на сделанных мной сушилках моя промокшая одежда. Я не спеша съел сначала одного чирка, потом другого. Не верьте тому, кто говорит, что жареное мясо на костре невкусное, что оно противно без соли. Нет ничего вкуснее несолёного поджаренного чирка после трудного дождливого дня и дороги через многокилометровые таёжные завалы, после напряжённой охоты и купания в ледяной реке.

Наевшись, попив воды из реки, одевшись в хрустящую высохшую одежду, я свернулся возле костра и заснул.

Засыпая, я отчётливо осознал, что теперь на всю жизнь я останусь охотником, что уже не смогу спокойно жить без тайги, без реки и без ночёвок у костра.

IV.

Рассвет следующего дня застал меня над дилеммой – куда идти: вверх, или вниз по реке? Где искать Макса? Возвращаться назад к вчерашним нескончаемым и непроходимым завалам не хотелось. «Да и Макс, скорее всего, уплыл вниз, пока я продирался через дебри», – размышлял я. Оставался один выход – идти вниз, вслед за рекой и другом, возможно, уплывшим по ней. Я представил, что где-то там – за очередной излучиной он ждёт меня. Ждёт у костра, над которым висит закопченный котелок свежезаваренного чая.

Я свернул и приторочил к поясу ОЗК, накинул на плечо одностволку и отправился в путь.

Желудок снова стал настойчиво напоминать о себе. Но уток больше не было видно. Лишь однажды налетел небольшой табунок крякв, но стрелять по ним влёт я не стал. Тогда я решил углубиться в лес и поискать рябчиков. Вскоре передо мной раскинулось небольшое болотце, заросшее голубикой. Ягоды были переспевшие. Они едва держались на кустах и падали на мох от малейшего прикосновения. Я с наслаждением поедал мягкую, слегка забродившую голубику, ползая на четвереньках по болоту, как вдруг чёрная горелая кочка, которую я видел боковым зрением, с оглушительным шумом взорвалась и... полетела в сторону сопки.

«Так это же глухарь!» – запоздало мелькнуло у меня в голове, и я побежал вслед улетающей птице.

Но напрасно я выслеживал чёрного великана. Напрасно гонялся за ним по сопке. Глухарь, поводив меня за нос, улетел. Я вернулся к реке и пошёл вдоль берега.

Вскоре начала повторяться вчерашняя картина. Снова путь мне стали преграждать протоки и завалы.

– Такими темпами я до китайской пасхи из тайги не выберусь, – рассуждал я вслух.

И тут мне пришла в голову весьма абсурдная идея – построить плот. И не беда, что у меня не было с собой даже топора. Я решил рубить, а точнее резать плот с помощью ножа, подаренного мне Максом в первый день нашего путешествия. Вот не зря говорят, что у заблудившихся в тайге нередко бывают случаи неадекватного поведения. Навыков в постройке подобных плавсредств у меня не было, поэтому, недолго думая, я выбрал в завале толстую сухую лиственницу и стал перепиливать её ножом. Другой бы на моём месте сразу бросил эту затею, убедившись в её бесполезности. Но я иногда бываю очень упрямым. Около трёх часов я потратил на то, чтобы проковырять ножом каменный ствол лиственницы до половины. Хорошо, что в какой-то момент ясность сознания снова вернулась ко мне, и я понял нелепость своей затеи. Даже если случится чудо, и я за несколько дней всё же напилю ножиком достаточное количество брёвен, плот мой никуда не поплывёт. Лиственничный топляк не держится на воде. Он не плавает.

Я вышел на берег, сел под высокой раскидистой черёмухой и стал рассуждать, глядя на речную даль:

– Впереди завалы и непроходимый берег и позади завалы. Но от дороги, которую я прошёл, я хоть знаю, чего ожидать, и знаю, сколько идти до жилых мест – максимум два-три дня до посёлка Могот. А впереди сплошная неизвестность. Надо идти назад. Только назад...

Приняв правильное решение, я, сморённый солнечным теплом, усталостью и голодом, благополучно заснул.

Проспал я бессовестно долго и проснулся лишь вечером. Причём проснулся как-то внезапно, словно бы от какого-то толчка. Как будто сама тайга дала мне лёгкий подзатыльник, мол, проснись, раззява, на реке кое-что интересное.

На реке и вправду происходило кое-что интересное: от меня удалялась, собираясь скрыться за поворотом, наша лодка. А в лодке сидел Макс. Пока я спал сном праведника, он сплавлялся вниз. Не заметив меня спящего, он проплыл мимо. И я, если бы не проснулся, даже не узнал бы об этом.

– Макс! – хрипло закричал я спросонок.

Вскочил и побежал за ним по берегу.

Лодка продолжала медленно удаляться, друг даже не обернулся, из-за шума близкого переката он меня не слышал.

– Макс, стой! Это я! Стой! – отчаянно кричал я.

Потом меня осенило. Я вогнал в ружьё патрон и выстрелил вверх. Вытащил латунную гильзу и снова выстрелил. Макс обернулся и заметил меня. Он интенсивно погрёб к берегу. Я, обрадованный неожиданной встречей, побежал, спотыкаясь и падая, к приближающейся лодке.

– Ну вот, значит, просидел я на той косе почти сутки и решил потихоньку сплавляться, высматривая тебя по берегам, – рассказывал Макс у костра.

Я вскипятил чай, пил его вприкуску с печеньем и слушал друга. Потом рассказал ему о своих приключениях.

Уже в темноте мы разбили палатку.

V.

Ночью был сильный заморозок. Заводь, в которой я с вечера поставил сети, затянуло коркой льда. Я отдолбил лёд топором и собрал снасти. Удача подарила мне на этот раз трёх ленков и несколько щучек-травянок.

Днём не стало теплее. Наоборот, усилился ледяной северный ветер. Холодно было даже в телогрейках и толстых вязаных шапках, которые мы надели перед тем, как сесть в лодку и отправиться в путь.

Мы почти не рыбачили. И не только из-за холода и ветра, но и из-за того, что часто стали попадаться перекаты с большими коварно торчащими валунами, между которыми за доли секунды нужно было найти безопасный проход.

Иногда над рекой пролетали табунки уток. Холод выжимал их из соседней Якутии на юг. Патронов у меня теперь было в достатке, поэтому несколько раз я стрелял по налетавшим уткам. Выбил крякву, которая отправилась в рюкзак к ленкам и щукам.

Поворот исчезал за поворотом, река несла нас вдаль. Мы снова были вместе. Не нужно было думать о том, как построить плот или добыть пищу. Все трудности и приключения остались позади. Скоро Могот впадёт в полноводный Гилюй, а там уже плыть будет намного легче. От этих мыслей мне становилось спокойно и весело на душе.

В какой-то момент течение реки стремительно усилилось. Впереди послышался гул очередного переката. Лодку швырнуло в бурлящий поток. И снова началась неравная борьба со стихией. Не так-то просто лавировать между валунами на старенькой, неуклюжей, полусдутой двухместке, нагруженной рюкзаками и двумя беспокойными пассажирами. И несмотря на то что в такие минуты мы орудовали вёслами и шестом изо всех сил, всё же налетали время от времени на камни, отчего лодку разворачивало, подкидывало, вертело вокруг своей оси и заливало вспененной водой.

Но вот бешеная сила переката ослабела. Макс положил мокрый шест поперёк лодки, а я опустил вёсла, отдавая лодку на милость хоть ещё и сильного, но уже безопасного для нас течения.

– Проскочили, – обрадованно сказал Макс.

Вдруг его глаза округлились:

– Серёга, уходи вправо! Топляк!

Но уходить было уже поздно. Я даже не успел схватиться за вёсла. Прямо по курсу в нескольких метрах от нас из воды всплыла огромная корявая лиственница. Корнями она ещё держалась за подмытый берег, а рухнувший в реку ствол зловеще бултыхался поперёк течения, то всплывая на поверхность воды, то исчезая в ней.

До столкновения оставались считанные секунды. Я с обречённым ужасом понял, что сейчас мы перевернёмся:

– Поздно, бабушка, пить боржоми, – только и успел вымолвить я.

В тот же миг наше судёнышко со всей инерцией своей массы, помноженной на скорость течения реки, налетело на злополучное дерево. Лодку подбросило вверх.

Я не помню, как меня выбросило за борт. Не помню, как наша лодка совершила оверкиль и в реку высыпались все наши нехитрые пожитки. Помню лишь водоворот, в котором кружила меня река. Синее прозрачное и очень далёкое небо. Танцующие в стремительном хороводе облака. Помню, что всплыло в памяти сегодняшнее число – 6 сентября. Именно так и вспомнил – сегодня 6 сентября. А к чему вспомнил, не знаю до сих пор... И ещё помню, что мне было совсем не страшно, совсем не холодно в этой ледяной воде. Было состояние отупения и покоя.

– Серёга! Серый! Хватайся за руку! – вернул меня к реальности голос Макса.

Мир снова наполнился шумом и движением воды. Я вдруг осознал, что тону, я ведь не умел тогда плавать. Я увидел Макса, лежащего на перевёрнутой лодке, который отчаянно тянулся ко мне. Увидел, как несёт нас к прижиму с чёрной ощетинившейся брёвнами грудой залома.

– Серый, хватайся за мою руку! – снова закричал Макс.

Вода уже успела наполнить мои болотники, пропитать телогрейку и всю одежду под ней. Я неуклюже барахтался, но всё же сумел дотянуться до Макса. Он схватил меня, подтянул к лодке и за шкирку вытянул из воды наполовину. Дальше я уже справился сам.

Лодку продолжало нести к залому.

– Серый, греби руками к противоположному берегу, если затянет под залом, нам хана! – кричал Макс сквозь шум реки.

Мы изо всех сил отгребали от залома и вскоре оказались на безопасном месте. Теперь перед нами стояла новая задача – надо было спасти вещи, которые уносило течением. Продолжая плыть верхом на днище перевёрнутой лодки, мы поймали лягушку – лодочный насос и небольшой рюкзак со спальными мешками и другими тряпками, которые не успели промокнуть и хорошо держались на воде. Остальные вещи спасти не удалось. Утонули сети, ушли на дно тяжёлые рюкзаки с палаткой, топорами, котелками, кружками и патронами. Исчез в водной пучине сохатиный рог, который я нашёл на солонце.

Поняв, что Могот больше ничего нам не отдаст, мы поплыли к противоположному берегу, где виднелась широкая галечная коса, свободная от растительности.

Только оказавшись на берегу, я вспомнил об отцовском ружьё.

– Макс, а ты ружьё не видел? Куда его унесло? – в тревоге спросил я у друга.

– Ружьё не видел, – улыбнулся Макс, – а твою шайтан-палку двадцать восьмого калибра видел. Она, как ни странно, висит у тебя за спиной.

– Как висит? За какой спиной? – тупо удивился я, но тут же почувствовал тяжесть ружья, которое всё это время было на мне.

Макс, видя моё искреннее удивление, рассмеялся. Вскоре рассмеялся и я.

Повеселившись, мы стали подсчитывать потери. Утонуло всё самое ценное, кроме одностволки. У нас осталась лодка без вёсел, насос, спальники, несколько малоценных тряпок, пакет раскисших сырых макарон и жестяная банка с намоченным сахаром.

– Не густо, – покачал головой Макс, оглядывая наше «богатство».

Мы разожгли костёр, разделись догола, выжали вещи и стали сушиться.

– Что делать будем? – спросил я у Макса.

– А что тут делать, – ответил он, – высушимся, переночуем у костра, а завтра переплывём реку и пойдём на восток, там железная дорога недалеко, по ней или в Тынду пойдём, или в посёлок Могот. Сплавляться дальше без вёсел, продуктов, патронов и удочек смысла нет.

Вечером, сидя у костра, мы ели фирменное блюдо, придуманное нами там же, на берегу реки. Раскисшие макароны мы мяли в руке как тесто, нанизывали на ивовый прут, обсыпали сахаром и поджаривали над раскалёнными углями. Вкуснейшее печенье получалось, доложу я вам!

А ночью пошёл снег. Наш табор, тайга, весь Становой хребет исчезли под белым холодным покрывалом.

VI.

Проснувшись, я обнаружил, что лежу в лужице воды, которая образовалась под моим боком от подтаявшего снега. Было ещё темно. Небо на востоке только-только начинало светлеть, заснеженная тайга окрасилась в тёмно-синий предрассветный цвет. Костёр не горел, а тлел. От едкого горького дыма щипало в носу и в горле.

– Не спится? – услышал я голос друга.

– Угу, промок весь, – ответил я, вставая с камней.

– Может, тогда рванём? Пока соберёмся да речку переплывём, рассветёт.

Мы стали собираться. А сборы, надо сказать, у нас были недолгими. Нищим собраться – только подпоясаться.

Переплыв реку, мы сдули лодку, простились с Моготом, с которым уже сроднились за эти дни, и пошли искать железнодорожный путь. Рюкзаков у нас не было. Сложенную лодку обмотали швартовочным шнуром и несли поочерёдно на плече. Остальные уцелевшие после крушения вещи тащили просто в руках. Со стороны мы, наверное, были похожи на кочующих лесных бомжей.

Вскоре наш путь пересекла узкая лесовозная дорога. На снегу чернели грязные следы от колёс больше-грузной машины, прошедшей тут незадолго до нашего появления. Мы решили идти по этой дороге. Куда-нибудь она нас приведёт.

Вскоре послышался гул мотора, и нас нагнал старый обшарпанный лесовозный КРАЗ, за рулём которого сидел кореец. Мы жестами объяснили водителю, что направляемся в посёлок, в ту же сторону, куда едет и он, и попросили подвезти. Кореец кивнул, чтобы мы лезли в кабину.

Тайга оживала и просыпалась. Сквозь тучи проглянуло солнце, и снег под его лучами начал стремительно таять. Скоро от снега не осталось и следа. КРАЗ, натужно урча, медленно полз по разбитой колее. Через какое-то время мы выехали на грунтовую дорогу, идущую вдоль железнодорожного полотна, и водитель прибавил скорость. К вечеру мы прибыли в посёлок Могот. Кореец довёз нас до железнодорожного вокзала.

Вот так удачно мы выбрались из тайги. Если бы не кореец, неизвестно, сколько голодных дней и ночей провели бы мы по пути в цивилизацию.

Но испытания наши ещё не кончились. Теперь нам предстояло уехать домой, не имея ни денег, ни документов. Пригородный поезд, он же «бичевоз», как его тут называют, ушёл в Тынду ещё утром, и следующий будет только завтра. Недолго думая, мы пошли к локомотиву товарного состава, который стоял где-то на третьих или четвёртых путях, и рассказали свою историю машинисту и его помощнику. Мужики нас внимательно выслушали:

– На резиновой лодке сплавлялись? Тогда всё ясно. По этой реке не то что на резинке, на байдарках люди не всегда проходят. Вам ещё повезло. В прошлом году два московских туриста тут утонули. На байдарке.

После этих слов железнодорожники велели нам идти в заднюю кабину, сказав напоследок:

– Перед Тындой, возле Сталинского моста мы скорость снизим. Останавливаться нельзя, просто снизим немного. А вы прыгайте. На станцию мы вас не повезём, а то попадёт нам. Поняли?

Мы дружно кивнули головами и направились к задней кабине локомотива.

Поезд вёз нас домой. Стучали колёса. Монотонно гудел дизель тепловоза. Качалась и дрожала кабина, в которой ехали два безбилетника – мы с Максом.

Всю дорогу до дома мы строили планы будущих путешествий. Нам хотелось попасть то на одну реку, то на другую, хотелось вернуться на так и непокорённый Могот следующей осенью.

Сопки вокруг блестели ярко-рыжим золотом осени. За несколько дней нашего путешествия пожелтели уже не только березняки, но и лиственничники.

И от тайги, от сопок этих, от ветра, бьющего в раскрытое боковое окно, от этой скоротечной северной осени веяло свободой. Свободой, которая, как нам тогда казалось, будет с нами всегда.

Новости партнеров

Новости партнеров

Новости партнеров

Добавить комментарий

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные и авторизованные пользователи. Комментарий появится после проверки администратором сайта.